«История любви, которую решили поведать нам авторы фильма „Одна на миллион”, в чем-то сродни сказке. Только в сказке обычно так пересекаются судьбы героев, только в сказке бывают такие счастливые финалы. Впрочем, в страстном чувстве Елены, возможно, таится некая огромная сила, которая в итоге не может не связать, не столкнуть лицом к лицу двух близких людей».

Читаем «Спутник кинозрителя» 1992 года (№ 9):

«Чувствительный милиционер»

«Кира Муратова улыбается... Кира Муратова сентиментально рассказывает добрую, почти рождественскую сказочку о молодом „чувствительном” милиционере, нашедшем ночью, на огороде, среди кочанов капусты, крошечную девочку. Поначалу страж порядка, как то и положено, сдает бедное дитя в Дом малютки, но вскоре решает удочерить находку, да и жена его согласна. Однако не тут-то было! Такими же благородными намерениями исполнена и немолодая докторша, которая приняла девочку у милиционера. Решить эту сложную проблему может только суд, что и происходит в финале картины. Суд передает девочку в надежные руки докторши, но есть утешение и для обездоленной милицейской пары. „Я забеременела”, — утешительно шепчет жена своему чувствительному мужу. Все довольны, все счастливы, все - в полном благоденствии.

Но что-то мешает до конца поверить в такую лучезарную радость, погрузиться в предложенную нам идиллическую ауру финала. Наверное, здесь и немалый опыт знакомства с прошлыми картинами Муратовой, и признание ее, сделанное после работы над „Астеническим синдромом”: „Вот обзывают „чернухой” хорошую ленту Говорухина „Так жить нельзя”. Так - нельзя. Надо полагать, известно, как можно... Именно „Астенический синдром”, если на то пошло, и есть настоящая „чернуха”... Я говорю, что никак жить нельзя. Потому что жить вообще ужасно, по самой даже биологической природе жизни. И вот мы пришли в "отчаяние”.

После того как были произнесены эти горькие слова, прошло не так уж много времени; вряд ли минувшие месяцы и годы оказались для нас столь утешительными, чтобы Муратова начисто отказалась от былых скептических размышлений. Оттого так важно прорваться за радужные барьеры милицейской истории, открыть знакомые по прежним работам режиссера порушенные наши структуры бытия и понять, что перед нами истинно муратовская лента - только включенная в иной контекст...

Все та же горькая, нелепая панорама современной жизни, но оригинально стилизованная, позволяющая как бы легко, изысканно насмешни¬чать, дразнить и передразнивать, смеяться, памятуя о том, что смех отрицает смерть, что так понятно нам, истерзанным, обобранным, впавшим в апатию, подобно покоренному Тамерланом народу, который все отдал завоевателю и только смеялся в ответ на требования его гонцов, присланных за новой данью...

Кира Муратова угадала; прежние выразительные средства сегодня могут сочетаться с неожиданной авторской устремленностью. Она выбирает в герои милиционера, фигуру, прямо скажем, не самую почитаемую и далеко не самую любимую в нашем народе. И выводит его - милиционера! - на экран в качестве современного Иванушки-дурачка, целомудренного, доброго, нежного и доверчивого сказочного героя. Словом, ее милиционер выпадает не только из наших представлений о его профессии, но и вообще о нынешнем герое, о способе его жизни. А Муратова, насмешничая, гримасничая, настаивает: можно и так жить, господа! То есть жить, не соприкасаясь со злом, хотя зло это вокруг нас.

В сущности, снята та самая жизнь, которая била и ранила нас в „Астеническом синдроме”. Это относится едва ли не к каждому кадру. Вспоминается стройка, где нет воды... Люди, давно утратившие смысл своей работы... Уличные скандалы с оттенком тихого безумия... Дети, брошенные на чужом огороде... Муратова словно меняет оптику, ищет новую для себя цветовую гамму и новую интонацию. Она неожиданно располагает перед зрителями мир во всей его очевидности, но в этом мире оказываются значимыми сами п6 себе не только вещи, но и чувства, искренние, лишенные привычных драматических противоречий. Мы обо всем этом почти позабыли. Муратова, напомнив, испытывает себя и нас...

На мой взгляд, одна из первых и главных опасностей, которые подстерегали (и подстерегают!) многих талантливых художников, смело творивших в минувшие десятилетия, - некая консервация на определенных этапах своего движения, что может привести в итоге к творческому и духовному фиаско: мы уже имеем подобные примеры. Муратова от таких рифов стремится уйти. Она ни в коей мере не отказывается от себя - прежней. Но и не повторяет то, что уже талантливо рассказала нам, выплакала, прокричала. Она улыбается - как ей ни трудно сегодня улыбаться. Да, трудно, но, как выяснилось, все-таки возможно...

«Миф о Леониде»

Леонид — имя убийцы Кирова, фигуры, по сей день остающейся загадочной, окутанной плотным покровом тайны, о чем немало позаботились наши органы внутренних дел. Вместе с тем Николаев уже много лет занимает ум и воображение историков, литераторов, художников, предлагающих свои версии давней трагедии в Смольном.

Сегодня к ней обратились драматург Павел Финн и режиссер Дмитрий Долинин. Они назвали свою картину „Миф о Леониде” — всякий миф, как правило, носит образный характер, что роднит его с формой художественного мышления и дает простор творческой фантазии.

Однако оговорюсь: в данном случае воображение авторов в определенной мере ограничено фактическим материалом, достаточно известным по основным своим параметрам, относящимся к биографии героя, к обстоятельствам его рокового выстрела, его финала. Такие рамки в фильме, в общем, не нарушены, что придает необходимую убедительность экранной истории. В этих четко обозначенных пределах создатели картины пытаются проследить и понять, что заставило обыкновенного партийца Леонида Николаева поднять руку на любимого пролетария¬ми вождя. Вернее — рассказать о тех, кто неумолимо подымал эту руку...

Можно ответить коротко и лаконично: заставила ревность, постоянные подозрения, нарастающая ненависть к человеку, с которым, по слухам, Николаеву изменяла любимая им жена Мильда. Но подобный ответ был бы неполон, поверхностен, излишне категоричен по отношению к истории. А главное, ничего не сказал бы нам о времени, эпохе, изваявших по своему образу и подобию товарища Николаева, изуродовав и изувечив его душу.

Русская литература, искусство от зека сострадали „маленькому человеку”. Но такому, который способен был дерзать „противу общего порядка”, как писал Достоевский. Николаев из „Мифа о Леониде” — антитеза этой гражданственной дерзости. Тоталитарная система оказалась благодатной почвой прежде всего для посредственности, высоко поднявшей голову на фоне духовного убожества. Вольготно плылось по жизни верноподданному Леониду Николаеву, он мог бы достигнуть немалых карьерных высот — его „усредненность” тому порукой. Но случилось так, что именно его, Николаева, родная власть избрала своим орудием — без его на то ведома...

Чтобы вернуться в лоно цивилизации, чтобы построить новый мир, нам надо отказаться от мифологии в нашей истории. От слепящих взор и разум мифов, от „слепящей тьмы”, в которой пребывала страна, — ради этого, думается, создали свой фильм Павел Финн и Дмитрий Долинин.

«Ноктюрн Шопена»

Эфраим Севела снял фильм без единого слова. Это история любви, и он, очевидно, полагал, что речью разрушит прекрасный, таинственный мир, созданный любящими, понятный по одному только взгляду, вздоху, жесту. Игра актрисы Аллы Клюки, великолепная работа оператора Мартиньша Клейнса, музыка действительно отчасти помогли передать это авторское намерение.

Двое встречаются на белом песчаном берегу северного моря. Первые свидания, первое узнавание, страстное влечение, перед которым невозможно устоять. Юноша и девушка созданы друг для друга, хотя, кажется, ничто не предвещало их союза. Он — талантливый пианист, приехавший отдыхать с матерью на взморье. Она — дочь хозяйки дома, который горожане сняли на летний сезон, крепкая рыжая девчонка, из морячек, прочно стоящая на ногах, земная и сильная. Но в пламени чистого и ясного чувства сгорают все преграды...

Только этим юноше и девушке не дано долгой радости. Война в одно мгновение обрывает планы, рушит надежды. Юноша — еврей, оккупанты отправляют его в лагерь, на смерть. И все-таки любовь — ее невероятная любовь! — так велика, что невозможное становится возможным. Девушка спасает любимого, продлевая его земной путь. Побег из лагеря, венчание, гастроли одаренного пианиста, признание, успех... Но Судьба снова стучится в двери... По возвращении с гастролей пианист арестован органами безопасности, сослан. На этот раз бессильна даже любовь...

Так была задумана эта „love story”, требовавшая решения трепетного, неординарного, чтобы набор придуманных ситуаций, довольно стандартных и донельзя политизированных, обрел чувственную полноту, обнаружил в судьбе героев подлинное, нерасторжимое сплетение страсти, воли, мысли. Однако все это так и осталось на уровне замысла.

Режиссура Эфраима Севелы схожа с грубыми стежками, кривыми и плотными, сразу же исказившими начальный абрис авторских устремлений. И только Алла Клюка находит в себе силы для сепаратного существования на экране, создавая свой сокровенный мир.

Зрители знают ее по картинам „Тело”, „Сделано в СССР”, „Облако-рай”. В ряду ровесниц Алла Клюка отметна особым драматическим напряжением, в котором живут ее героини, жаждущие завтрашнего дня, который непременно должен принести им что-то новое, странное, удивительное. Актриса умеет держать нас в плену ожидания. Ее реакции непредсказуемы, но они и точны: Алла не боится целиком довериться чувству, жить эмоциями, что тоже стало редкостью для ее поколения, предпочитающего иронию или затаенную агрессию. А потому примем картину „Ноктюрн Шопена” — сегодня не так часты встречи с молодыми одаренными актерами...

«Дюба-дюба»

Сценарий „Дюбы-Дюбы” я прочла еще до съемок фильма, в литературном варианте. То было крепко сшитое, энергичное дей­ство — одна из типичных экран­ных историй с криминальным оттенком. Ее герой решал осво­бодить из тюрьмы свою бывшую любовницу Таню, осужденную за кражу наркотиков. Для этого ему нужны были огромные деньги, и он добывал их, огра­бив подпольного миллионера.

Событийный ряд сценария был предельно насыщен. Драма­тургия, казалось бы, подталки­вала режиссера к созданию горестной панорамы — свиде­тельства духовного растления общества, к портрету поколения, потерявшего себя до такой степени, что преступление стало ощущаться как элементарное средство выживания.

Но режиссер Александр Хван выбрал другой путь. Исповедь, покаяние, искупление — так вы­строил он свой фильм. Его не устраивала всего только фикса­ция бесстыдной и страшной правды наших дней.

Андрей, центральный персо­наж „Дюбы-Дюбы”, — личность с мощным творческим потенциа­лом. Долгие постреволюционные годы подобный потенциал в человеке подавлялся. Творчест­во всегда было социально опас­но. Андрей противостоит тоталь­ному напору государства. Он спасает Татьяну не во имя любви — хотя материал давал право на такое решение. Герой сознатель­но преступает черту, грабит, пы­тает, рискует, чтобы так познать полноту жизни, полноту чувств, в которых ему отказано Време­нем.

Государству удалось поста­вить нас в жесткую зависимость от него. Мы по сей день отнюдь не свободны в поступках, предпочтениях, отношениях, сколько бы ни похвалялись дарованной свободой. Андрей ломает эту зависимость, но ломает ее таким же чудовищ­ным методом, каким пыталось с детских лет поломать его самого наше почтенное общество. Иначе осуществить себя он не умеет. Как ни сакраментально звучит это, но грабеж — праздник для героя картины. В предложенной ему обществом альтернативе — самоосуществление или покор­ное смирение, тусклый свет будней — Андрей выбирает первое, оплатив его кровью.

Решение Андрея как бы отделяет его от людей, возводит стену между ним и миром. Мотив одиночества, отъединенности героя обретает в „Дюбе-Дюбе” иную окраску, нежели в картинах, снятых на эту тему в 70-е и 80-е годы, в которых герои мучились, страдали, пытаясь найти и не находя связь с миром. Молодой человек начала 90-х годов, напротив, свое одиночество оберегает, черпая в нем внутреннюю свободу и даже опору.

Таковы меты Времени, по-своему восстанавливающего самоценность личности, даже в трагическом изломе судьбы.

«Одна на миллион»

Режиссер Роберт Мурадян, судя по всему, обладает хорошим слухом, уловив, как нетерпеливо ждут наши зрители фильма о любви... О любви высокой, бескорыстной, трогательной и необычной, когда женщина тратит богатства своей души, ничего не требуя, даже не надеясь, счастливая каждой случайной встречей. Она одержима этим чувством - но оно и опора для нее.

Так живет героиня картины „Одна на миллион” Елена Мещерина, маленькая одинокая женщина, которая словно парит над землей, над нашими горькими реалиями, не желая отказаться от мечты.

Ее кумир, Борис Кузнецов, хорош собой, полон сил, неглуп, в меру порядочен, в меру склонен к компромиссам, излишними эмоциями себя не обременяет, как то и положено современным молодым людям. Он свободен, холост, мил со своими случайными подругами. Меньше всего наш мужественный Борис предполагает, что рядом с ним живет женщина, для которой он стал смыслом ее существования. Однако приходит день и час!..

История любви, которую решили поведать нам авторы фильма „Одна на миллион”, в чем-то сродни сказке. Только в сказке обычно так пересекаются судьбы героев, только в сказке бывают такие счастливые финалы. Впрочем, в страстном чувстве Елены, возможно, таится некая огромная сила, которая в итоге не может не связать, не столкнуть лицом к лицу двух близких людей.

Елена давно увлечена красивым гонщиком. Поджидает Бориса на Старом Арбате, ловит его взгляд... Звонит по телефону, не решаясь заговорить... Убегает, назначив свидание... Что это? Страсть влюбленной школьницы? Или мы настолько отвыкли от идеальных мечтаний, что не можем сразу смириться с поступками современной женщины, живущей по иным законам, нежели остальные?

Многое предстоит пережить героине. Знакомство с другом Бориса, ученым-психиатром Григорием Комаровым, и его подружкой Нашей, дамой, мягко говоря, незастенчивой и склонной к экспрессивным поступкам,, тяжелый нервный срыв, который приведет ее в больницу под наблюдение Комарова и заставит Бориса уже иначе взглянуть на их отношения...

Поначалу Елена представляется Комарову, человеку холодного ума, исполненному иронии по отношению ко всему и всем, одной из его обычных больных. Но постепенно она открывает мудрому и трезвому Комарову истины, что прежде были скрыты от него за семью печатями. Великую истину любви, которой она готова делиться с Борисом, с теми несчастными, которые лежат рядом с ней в палате, которые ищут участия и не находят его в нашем жестоком, беспощадном мире.

Создатели фильма сострадают женщинам, их современницам, загнанным жизнью, измученным буднями, работой, бытом, домом. Все это с горьким юмором сыграно Лидией Федосеевой-Шукшиной в небольшой роли Марии Федоровны, одной из больных Комарова, утешающей себя бутылкой „красненького”, улыбающейся, острящей, энергичной, но не сумевшей выдержать обрушившегося на ее плечи груза. Исход трагический, но в той или иной степени он возможен для каждого, кто оказался безоружным перед драматическими обстоятельствами своей и общей судьбы.

Елене Мещериной помогает любовь. Она проходит через жизнь, как жаждущий по пустыне, вся во власти своего чувства, им истерзанная, но и не желающая с ним расставаться. Тогда она перестанет быть собой, утратит присущую ей цельность, духовно обнищает, спасует. По-своему она сильнее всех окружающих.

В фильме счастливый конец. Наверное, кто-то усмехнется - что греха таить, мы отвыкли от подобных историй. Между тем в реальной жизни существуют люди, еще способные так щедро и расточительно одаривать других своим чувством и тем счастливые. Об этом в финале задумывается баловень судьбы и женщин Борис Кузнецов.

Режиссер собрал в этой картине прекрасных актеров, предложив им роли, в чем-то близкие тому имиджу, который сложился в зрительском представлении. Не станем возражать! Примем нервную взрывчатость Елены Яковлевой, уверенное мужское обаяние Бориса Щербакова, иронию Александра Филиппенко, дерзкую, чуть нарочитую вульгарность Татьяны Догилевой. И поспешим на новую встречу с ними в картине „Одна на миллион” (Лындина, 1992).

Автор статей в этом номере «Спутника кинозрителя» - кинокритик Эльга Лындина (1933-2022).

(Спутник кинозрителя. 1992. № 9).